Игорь Дадиани о принцессах, гардемаринах и санкциях

О новых, четвертых, гардемаринах, моде, истории моды и о том, что значит та одежда, которую мы носим, сегодня мы разговариваем с модельером и  художником по костюмам Игорем Дадиани.

Мы встретились в его мастерской в центре города, где среди позолоты и блестящих манекенов провели любопытные полтора часа.

О гардемаринах и муках творчества

– Несколько дней назад Минкульт России вывесил на своем сайте новость о том, что Светлана Дружинина выиграла тендер, государство дает деньги на «Гардемарины-4». Для нас это огромное счастье. Три года мы находились в состоянии ожидания, половина подготовки к этому фильму была уже проведена. Дружинина позвонила в двенадцать ночи: «посмотри на сайте, нам денег дали». Наконец-то начинаем работать в полную силу.

– Какую эпоху охватывают новые «Гардемарины»?

– XVIII век. Век роскошных и великих женщин России, эпоха блистательной Екатерины Великой.

– Интересное, наверное, время с точки зрения костюма. Блеск и нищета царского двора…

– Вы сейчас сказали одну очень важную вещь. Блеск и нищета! Мы бьемся в оргазме от любого национального костюма, в том числе русского, конечно. А вы посмотрите, из чего он собран? Дворовые шили хозяевам одежду, оставались ленточки, кусочки. – Вот те самые блеск и нищета, позолота и за ней гнилые доски. Всё как всегда, ничего не меняется.

– Можете рассказать подробнее о фильме?

– Как и полагается, это историческое приключение, основанное на реальных фактах. У нас со Светланой Дружининой очень прочная творческая команда, мы уже более десяти лет вместе. И можно сочинить что угодно, но должна быть основа, история. Конечно, фильм художественный, в нем присутствует вымысел. Это в первую очередь сами главные герои, их не существовало на самом деле, но были гардемарины как таковые, они служили короне. Жизнь – родине…

– Честь – никому.

– Именно. Фильм снова про войну.  Знаете, всё время одно и то же: через определенное время агрессоры приходят в Россию, получают звездюлей, сваливают обратно, и на пятьдесят лет все успокаиваются. После шведов пришли турки, после турков французы, и все за звездюлями! Четвертые «Гардемарины» – это тема Крыма.

– То есть это история Тавриды?

– Конечно. У нас съемки будут происходить на той самой земле, залитой российской кровью. Севастополь, времена Суворова и так далее. На фоне происходящих исторических событий наши герои будут спасать корону и, в очередной раз решив все серьезные проблемы империи, пошлют корону нах за ненадобностью.

– Вы сказали, что фильм наполовину готов? Что входит в эту половину?

– Сценарий, актеры и костюмы. Самое сложное для меня – это объем. Не светские люди, не первый состав, не главные герои, с которыми всё гораздо проще, а огромное количество людей, живущих в то время: горожане, купцы, рыбаки, торговые люди. Кроме того, мне нужно сто костюмов российского войска и шестьдесят костюмов войска турецкого, не считая моряков и других.

– Насколько каждый костюм будет соответствовать своему времени?

– По максимуму, но даже в историческом фильме всегда есть некий вымысел художника. Всегда есть приукрашивание.

– Сколько времени занимает создание одного костюма?

– Не могу сказать, всегда по-разному. Я уже четвертый день страдаю, потому что если мадам Дружинина скажет, а мадам скажет, что через две недели мы будем снимать начало и конец фильма… А там только три фигуры: Кристина Орбакайте в роли императрицы, Михаил Мамаев – гардемарин из второй части – и незаконнорожденный ребенок Екатерины, Бобринский. Не буду рассказывать сюжет, но мне нужен костюм для персонажа Мамаева. И у меня его нет.

То есть он есть, но парадный, павлиний, а в этом эпизоде павлин не нужен. Персонаж должен быть очень скромным, и тот костюм, который приготовлен для приема в Италии (середина фильма), не подходит. Наш герой не женился за многие годы – если вы помните «Виват, гардемарины!», он несет свою любовь сквозь года. На приеме в Италии, например, персонаж обязан выглядеть статусно: много камней, много дорогого кружева. В реальной жизни это другой человек, и костюм призван это выразить. Мужчина едет к любимой женщине, а не на бал. К женщине, которую ты не видел много лет, и вдруг ты получаешь от нее письмо, ты понимаешь, что она императрица, она просит о помощи, – ты будешь наряжаться? Напяливать на себя украшения, парики, кружева? Конечно, нет.

Опять же: для пленки, для зрителя очень важен цвет. Екатерина для этой встречи не будет специально переодеваться, она императрица, вот платье, в котором она его встретит… Это платье для Орбакайте.

Императрица в этом платье встретит героя, а он? Золотой зал, бла-бла-бла, потом они переходят в кабинет, там идет приватная беседа. Он не может выглядеть нищим, однозначно. Но и не должен быть ярким. Может быть, тема серо-черного гематита? Отделанного синим или темно-темно-фиолетовым чем-то, может быть. Вот пока я думаю.

К тому же мы снимаем в настоящих интерьерах, там, где события происходили. Поэтому любой новодел должен соответствовать этому интерьеру.

Цвет в истории всегда играл огромную роль. Это сегодня благодаря интернету ты можешь за секунду оказаться где угодно и с кем угодно. А тогда донести свои мысли и чувства было сложнее, поэтому был еще язык цветов и вещей. Веер, маленькие бутоньерки, цветы, которые могли бы говорить о моем к вам отношении. Не обязательно нужна была переписка, достаточно символа, цвета. Фиолетовый – цвет одиночества, поэтому я оставляю такой легкий намек.

– В кинематографе костюм должен передавать эмоции человека?

– Нет. Костюм – отражение характера человека, но не его мимики.

– Он готовится не под конкретную сцену, а под человека?

– Только под человека. Мы живем в реальной жизни – если вдруг случится что-нибудь, я не пойду первым делом переодеваться.

– Сейчас вы работаете над костюмами к постановке Русского драмтеатра в Чебоксарах, действие которой происходит в Англии XX века. Насколько эта эпоха интересна с точки зрения костюма?

– Вообще мне интересно всё, что связано с историей костюма, и я сомневаюсь, что может что-то измениться в моем отношении к истории вообще и к костюму в частности.

– Англия – достаточно пуританская страна, такие костюмы тоже интересно готовить?

– Принцип, по которому живет общество, был, есть и будет: одежда – выражение социального статуса человека. Если человек работает на заводе, то вряд ли он наденет кринолин, кружева, шелка и сделает сложную прическу. По одежде всегда, и сегодня тоже, можно понять, кто чем занимается. В минувшие века это было выражено более ярко: мы понимали, к какому сословию человек относится, чем он занимается, каков его достаток, дворянского ли он происхождения. За костюмом идет какая-то история, которая либо уже случилась, либо тебе еще предстоит ее сочинить. И очень приятно попадать в десятку.

Каждая женщина мечтает о норковой шубе

– Мне казалось, что в наше время уже всё унифицировано, и все люди выглядят примерно одинаково. Разве нет?

– Нет-нет. Пожалуй, только российская женщина зимой в троллейбус или трамвай может надеть норковую шубу. На Западе вряд ли такое произойдет, потому что там это будет казаться неуместным. Никто не будет напрягаться и копить деньги, чтобы купить норковую шубу и поехать в ней в городском транспорте.

– В чем принципиальное отличие российской женщины от всех остальных женщин мира?

– Мы всю жизнь собираем деньги на что-то. В данном случае, на норковую шубу как на некий показатель успеха. Пальто из дорого меха.

– Но ведь сейчас есть другие варианты зимней одежды?

– И всё равно каждая женщина мечтает о норковой шубе. Ну вот хоть убейте меня, как оно было, так и остается – это некий признак достатка. В социалистические времена было так: я живу хорошо – это значит стенка, хрустальная люстра, сервиз «Мадонна», ковры на стенах и полах, подписная библиотека к «Огоньку». А если есть ещё «шестерка»-Жигули, то это предел всех мечтаний. Сегодня принципы остались те же, наименования поменялись. Блеск и нищета, мы же начали с вами с этого!

– Наше мышление вообще не успевает за переменами в стране?

– Пока мы всё равно советские. Если любим, то без остатка, а если ненавидим – то мама не горюй. Убьем нафик, причем в этой битве убьемся сами. Яркие примеры тому – футбол, как наши сыграли. Те же санкции: по большому счету, мы с вами лобстеров-то и не лопали, поэтому не сильно страдаем от того, что их перестали завозить.

– Ну есть социальная прослойка, которая страдает по хамону.

– Мы же говорим с вами о доминанте большинства, а не меньшинства. В данном случае меньшинство – это те люди, у которых деньги меряются высотой долларовых стопок.

– А вы себя относите к социальному большинству?

– Однозначно. У меня вертолета-самолета нет, нет недвижимости сумасшедшей, а то, что мне досталось от родителей, я стараюсь приумножить и сохранить.

– Когда Чувашия стала для вас совсем родной?

– Я родителей здесь похоронил, и для меня это очень важно. Но помимо маленького кусочка земли на кладбище, я люблю этот город. Я счастлив, что жизнь сложилась так, что оказался здесь. Гости, которые приезжают ко мне со всего мира, тоже в восторге от здешних людей. Мы не говорим сейчас про откровенных уродов, которых везде хватает. Ну может быть, я не говно, поэтому мне особенно дерьмовые люди не встречаются.

– Существует популярная точка зрения, что чуваши завистливые, жадные…

– Не знаю. Нет у меня такого ощущения, я вам искренне говорю, потому что я давно живу в согласии с самим собой и могу себе позволить говорить честно. У меня нет детей… У меня есть жена, собаки, дом, я и моя работа. И никто не может заставить меня либо остаться здесь, либо куда-то уехать. Поэтому мне нравится всё, что вокруг, что со мной. Люди очень добрые и очень открытые. Ну понимаете, если ты человеку на ногу наступил, то наступит какая-то реакция. У тебя могут потребовать извинений или еще что-то.

– А вам, человеку творческому, не тесно в Чебоксарах?

– Интернет нам подарил сумасшедшие возможности. Всемирная сеть настолько расширила границы, что можно быть где угодно, чтобы дистанционно работать с любым городом на карте. Не возникает проблем абсолютно ни в общении, ни в средствах связи.

– Вы есть в соцсетях?

– И в инстаграме, и в фейсбуке. Там идет сумасшедшее общение, я просто охренел, когда это всё появилось. Сначала я зарегился там вынужденно, потому что понимал, что жизнь жутко сносит в сторону тех, кого нет в социалках. Девочки, вам же тоже уже не по шестнадцать, правда, а хочется быть молодыми. Мне 58 лет, и для меня это очень важно, я стараюсь выглядеть охрененно. Соцсети – эта та же самая история. Это продление твоей молодости.

– Есть два Игоря Дадиани: один шьет костюмы для спектаклей и кино, а второй одевает женщин? Какой вам больше нравится?

– Ну это же всё очень связано.

– Кто к вам сюда приходит за платьем?

– Много разных женщин. Производство платья модного дома Дадиани занимает как минимум дней десять. А цену мы держим уже лет восемь только по одной причине: есть потребитель, у которого денег мало. Мы не можем быть отдельно от общества, мы зависим друг от друга. Деньги очень тяжело зарабатываются. Очень.

– И сколько стоит красивое платье от Дадиани?

– Оно может стоить и пятнадцать, и десять, и двадцать, и пятьдесят тысяч.

– То есть это не какие-то космические цены?

– Абсолютно. Четыре основных вопроса: для какого случая или для каких целей нужно это платье? Второй вопрос – в какую сумму мы можем вляпаться? Третий вопрос – какие ткани вы предпочитаете? Потому что цена тканей бывает разная. Можно купить шелк от Диор, который будет стоить от ста долларов и выше, можно купить ткани, произведенные в Китае, в Арабских Эмиратах и так далее. Цена у них будет рублей 700–800. Есть разница? Если вы не капризны и не будете говорить своим подругам, что у вас ткань Диор, хотя на самом деле нет, – то по качеству эта ткань не будет отличаться. Четвертый вопрос: насколько эта ткань должна быть натуральной? Я вам обещаю, что будет процентов 50 натуральности. Отсюда формируется цена. Почему-то считается, что Дадиани – это очень дорого. Я вам говорю, что нормально.

 

– Свадьбы, юбилеи?

– По-разному. У меня был один очень яркий эпизод, я люблю о нем рассказывать. У клиентки было то самое время, когда дом построен, дети родились, все стоят на ногах, а у тебя круглая дата. «Я хочу, – говорит она, – бальное платье, на корсете, и чтобы была пушистая юбка». И начинает рассказывать, что осталась одна старшей, а за ней шло еще пятеро братьев и сестер, и у нее все деньги уходили на образование для них, еду, одежду. Знаете, вот эта мечта – иметь красивое платье. Потому что могу. Потому что сегодня уже никому ничего не должна. Тема Барби, тема Золушки, тема принцессы находит отклик в любой женщине. В вас, в ней, в любой. Все играют в куклы. Каждая, кто видит историческое бальное платье, жалеет, что не родилась в ту эпоху. То есть каждая женщина считает, что живи она в ту эпоху, носила бы пышное платье. Для нас это было удивительно: казалось бы, с возрастом люди становятся более рациональными, начинают думать – а куда я его потом его надену. И мы поняли, что о платье принцессы мечтает каждая девочка, даже пятидесятилетняя.

– И куда же ваша пятидесятилетняя принцесса надела свое платье?

– Устроила себе огромный бал. Она спускалась по лестнице – это было что-то невероятное. Откуда взялись такие манеры? Было такое впечатление, что эта женщина всю жизнь носила эту бальную юбку, а юбка была сумасшедшей. А с другой стороны, бывают невесты, которые просят: а можно свадебное платье, чтобы я потом могла пойти в нем на работу? Это меня всегда вводило в ступор и шок.

– И вы шили такие платья?

– Я имею право сегодня сказать нет. К чему это тиражирование?  Вот, например, девственность или окончание школы. Девственность можно потерять лишь однажды. Это потом её можно заклеить, перешить, зашить. Школу можно закончить лишь однажды. Поэтому и свадебное платье – платье одного дня. Я всегда молодоженам желаю долгих лет. Нельзя из платья, которое становится символом счастья, эмоций, радости, любви, делать ежедневную вещь, адаптированную для работы. Вас же не на руках носят на работу?

И каким должно быть такое платье? Не белым, не кремовым, а каким? Коричневым? черным? синим? фиолетовым?

– Вы считаете, что свадебное платье должно быть белым?

– Нет, я считаю, что оно должно быть сказочно красивым. Но сочетать три в одном невозможно.

– Самое необычное платье, которое вас просили сшить?

– Два. Одно было платье, а другая вещь – это был аксессуар к свадебному платью. Первое: выходила замуж девочка из кавказской семьи, делали ей платье, и в одну из примерок она говорит: я хочу красные розы. На белом огромном платье, очень красивом, засыпанном камнями, вышивкой, она решила, что должны быть красные розы. «Почему?» – спросил я. «Ну это как капли моей крови», – ответила она. И купила еще к этому платью красные сумасшедшие сапоги. Итог этого платья: когда за ней приехала машина с женихом, невесты дома уже не было. Она в своих красных сапогах убежала в окно с любимым – не хотела замуж за человека, которого выбрали родители.

Аксессуар – это кроссовки к свадебному платью, которые в итоге стоили дороже, чем платье.

– В чем был секрет?

– На кроссовках было очень много камней. Принцип моего отношения к работе или жизни: всё или ничего. Либо отсюда должна уйти королева, либо не берись за свою работу.

– То есть вы любую женщину можете превратить в королеву?

– Однозначно. Имидж, который ты создаешь, либо придуманный, либо подчеркивает те черты, которые у человека уже есть. Что транслирует женская одежда? Или «здрасте, я маша, я ваша», или совсем другую историю: «отойдите, вон оттуда любуйтесь». Я вообще считаю, что женщина должна себя вести именно так. Вот ты заходишь в магазин, ты хочешь эти туфли, ты понимаешь, что у тебя не хватает на них денег, – и начинаешь зарабатывать. У мужчины должно появляться желание иметь женщину как недосягаемую дорогую машину. Только женщина может позволить мужчине приблизиться – либо наоборот велит отдалиться.

– Ну должны же быть какие-то другие варианты?

– Например? Давайте обсудим. Молчите? Значит, их нет! А одежда только выражает внутреннее состояние человека. Всё же в наших руках. Если человек хочет быть доступным… но мужчины не носят накладной член в прозрачных плавках, чтобы показывать свою готовность жениться или трахаться. Или женщина, которая хочет замуж, – так ли ей надо огромное декольте и два наперстка на соски, чтобы они торчали? Каждому свое. Мы порою уродуем себя.

– Но некоторые уродуют себя вполне осознанно? В знак протеста…

– Ну только не протест, а проявление своих желаний. Девочка, собирающаяся на дискотеку, чтобы понравиться кому-то, – она наденет скромное платье? Мы же социальны. Одежда говорит иногда вместо нас – сознательно, бессознательно, но это есть наше отражение.

– Сейчас люди одеваются красиво?

– Лучше, чем было. Появились возможности. Когда мы начинаем страдать из-за санкций, почему никто не замечает того, что в дерюжке и лаптях народ по улицам не ходит. Если говорить о стильной обуви – то сегодня даже за 800 рублей можно найти нормальные туфли, и за две тысячи, и за двадцать, кого куда понесет. Сегодня у нас есть возможность выбирать. Одежда стала более демократичной, более компромиссной. Я, конечно, охреневаю иногда от Зверева, но это его полное право – выглядеть как угодно.

– У вас тоже достаточно эпатажный образ, особенно для нашей скромной Чувашии.

– Девочки, поймите: я буду прислушиваться к вашему мнению только тогда, когда упаду вам на шею и вы будете мои хотелки оплачивать. Всё, что я делаю, я делаю за свой собственный счет, как могу и как хочу. Посмотрите, как я сегодня одет: тут львы у меня, тут леопарды, это не потому, что я ждал вас, у меня другие заморочки, сегодня просто желтый день. Ну вот люблю я цацки, их много не бывает. Я не могу надеть их двести штук, но…

– Нацепили бы, если бы пальцев хватало?

– Это вы еще не видели, в чем я газон кошу! В украшениях, в кепке, слушаю музыку в беспроводных наушниках… В облегающих шортах! После моего похудания я просто торчу от себя.

– Считается, что талантливые люди очень противные в жизни. Капризные, требовательные.

– Я бы сказал так: поцелованных богом – очень много. Но огромная часть – они ленивы, поэтому на сцену выходят люди упертые, хотя и не всегда талантливые. А отвратительный характер к таланту не имеет никакого отношения.

– А вы упертый или талантливый?

– Я и талантливый, и упертый.

Фото: Ирина Кузнецова.

Обсудить на форуме